Отправлено: 28.07.09 15:27. Заголовок: Queer as folk: Гейл Харольд/Рэнди Харрисон "Странный Гейл" Перевод

Название: Странный Гейл
Автор: IRATI
Переводчик: Participante
Бета: Илдре
Рейтинг: R (может быть исправлен, так как уже не помню что там во второй части, но r точно есть)
Жанр: RPS
Пейринг: Gale/Randy (Гейл Харольд/Рэнди Харрисон)
Оригинал: irati.livejournal.com/218099.html
Разрешение на перевод: получено
От автора: RPS это как шоколад от которого не толстеешь. Полный и тотальный ООС, спасибо за внимание. Очевидно, что ни Гейла ни Рэнди лично я не знаю, и всё это лишь плод моего воображения.<....> Предполагается, что события происходят в 2006, когда Рэнди играет в театре в NY, а Гейл приступает к съёмкам в Пропавшей.

На сцене появляется Гейл.

Наипервейшее правило для всех дерьмовых ситуаций: если ты попал в дерьмовую ситуацию, то это дерьмово. Далее следует правило номер два: дерьмовая ситуация достигает заоблачных высот не только в том случае, когда ты увяз в ней по самые помидоры, но и когда винить в этом кроме себя больше некого. Особенно остро этот вопрос стоит для Рэнди Умницы-Разумницы Харрисона.
Потому что Рэнди (и да, он чрезвычайно этим гордится) всегда есть кого винить. Общество, студию Фокс, христианские или еврейские обычаи, Фрейда, своих бывших сокурсников, плохую погоду, республиканцев и – это его любимое – истеричных фанаток, которые путают телевидение и реальную жизнь, ну или что там у них есть.
Однако сколько Рэнди ни ломает голову, он не может придумать, почему Фрейд и советники Буша из грёбаного Белого дома могли бы устроить против него заговор. Нет, не совсем так. Проблемы в том, чтобы найти причину, почему они могли бы захотеть насолить Рэнди Харрисону, нет никакой. Естественно гомофобия, и, возможно, обыкновенная зависть, им-то никто задницу не подставит. Но вот как винить их в том, что происходит прямо сейчас?
Разве это они ответили на телефонный звонок во вторник? Нет. Это был Рэнди. Это они сказали: «Да не вопрос, конечно приезжай, Гейл». Нет. Это не Дик Чейни решил, что было бы неплохо предложить Гейлу остановиться в комнате для гостей, пока он по делам в городе, и это не ублюдочный президент виноват, что Гейл ненавидит отели и с радостью согласился. И как он может винить ультрафашистские новости Фокс в том, что Гейл снова отпустил бородку? Так что, сколько Рэнди ни ломает голову, ничего стоящего на ум не идёт. Ведь эти ублюдки со студии Фокс, определённо недолюбливают бороды, поэтому даже тут прицепиться не к чему и остаётся лишь прикусить язык и посочувствовать себе, разнесчастному идиоту Рэнди Харрисону.
Когда он наконец подходит к двери, Гейл уже некоторое время жмет на кнопку дверного звонка. Рэнди видел из окна, как тот выходил из такси. И даже с высоты седьмого этажа он кажется невероятно притягательным. Чёртов придурок Гейл Харольд.
Как, как, НУ КАК он мог забыть, насколько Гейл красивый?! Вот чего он никак не может понять. КАК?! Ведь уже пять лет знакомы! Блядь! Это как если бы он выжег у себя в мозгу калёным железом «Гейл Харольд очень красивый», а потом преспокойно это проигнорировал, словно что-то незначительное, типа: «Отличная сегодня погода, Дик Чейни пристрелил какого-то чувака (1), телевидение – отстой, а Гейл Харольд очень красивый». Что-то наподобие «Да, мама, я сделаю уроки; хорошо, сегодня я поужинаю, но завтра же сажусь на диету; нет, конечно я никогда не трахнусь с натуралом, каким бы красавчиком он ни был». Одна из этих вещей, которые, казалось бы, всем известны, но которые нифига не значат, когда дело доходит до реальной ситуации. Их произносят столько раз, что смысл теряется, и когда ты наяву сталкиваешься нос к носу с бородатым Гейлом Харольдом в чёрном пальто и с улыбкой от уха до уха, красивый – это всего лишь слово, а то, что у тебя перед глазами, сравнимо с подарком, что ты мечтал получить на Рождество, будучи ребёнком, с причиной, по которой были изобретены поцелуи, с единственным мужчиной на этом свете, который обладает той красотой, что глядя на него хочется расплакаться, потому что – охтыбожемой – это слишком несправедливо. Гейл красив так, что у тебя отваливается челюсть. Гейл Харольд, будь он проклят, вытаскивает это своё тринадцатилетнее мальчишество, а на Рэнди, заметьте, раньше ни один мужчина не оказывал такого действия, ни когда ему было тринадцать, ни, тем более, сейчас, когда тридцатник не за горами. Это обезоруживает, а без оружия он чувствует себя полным идиотом, слишком уязвимым и чересчур счастливым оттого, что видит Гейла перед собой.
Прямо перед ним, в дверях его дома, с чемоданом и незнакомым запахом одеколона стоит самый невероятный мужчина на земле, и Рэнди с ужасом понимает, что тот не просто ему нравится, да он от него без ума, и проживание под одной крышей может стать серьёзной проблемой. Гейл кажется довольным жизнью и намного менее напряжённым, чем в Канаде. Сейчас, без своей извечной красной шляпы и марихуановой поволоки в глазах, он кажется немного чужим. Или он закапывает глазные капли или традиционный полуденный косячок остался в прошлом. Чудеса, да и только. Похоже, то, что сериал прикрыли, пошло ему на пользу, как ни крути.
Рэнди смотрит в глазок и ему кажется, что он вот-вот умрёт. Делает четыре глубоких вдоха. В голове роятся мысли - они же будут спать в соседних комнатах! Он возвращается к жизни, даёт себе мысленную оплеуху за столь жалкое поведение, переводит дух и открывает дверь. Гейл стоит, опершись о косяк, у него безмятежный взгляд и открытая, хоть и слегка насмешливая улыбка.
- Рэнди, а я тебя запомнил блондином.
Боги, как же я по тебе скучал идиотина, придурок чёртов.
- Но скверный характер остался при мне.
Зажигательная улыбка. Уже в третий раз Рэнди кажется, что он умирает.
- Так тебе лучше, - Гейл ставит сумку на пол и прибавляет нечто, что только Гейл может сказать в качестве комплимента. – Да, это мой мальчик.
А потом Гейл его обнимает. Порывисто, стопроцентно по-гейловски. Это одно из тех объятий, которые говорят: «Посмотри, какой я высокий», которые заставляют чувствовать себя маленьким ребёнком. Хотя нет, ведь даже соприкосновение с его одеждой провоцирует ощущения, которые неведомы ни одному ребёнку. Эти объятия пробуждают в Рэнди три дюжины неконтролируемых мыслей, оживляют в памяти воспоминания о последних днях съёмок, когда Гейл то появлялся, то исчезал куда-то, а вид у него был, как у терпящего кораблекрушение. Они заставляют его думать о Торонто и о трёх миллионах вещей, которые он позабыл, и ещё о стольких же, которые он предпочёл бы никогда не вспоминать. Это заставляет его думать о том, что он прижимался к обнажённому Гейлу бессчетное количество раз, и в то же время их тела никогда не соприкасались. Предполагалось, что он этого не должен был желать. Ему даже удалось убедить себя, что он действительно никогда этого и не желал. Что это была всего лишь одна из многих саморазрушительных фантазий.
Ему же всегда так хорошо удавалось врать самому себе.
Когда Гейл возвращает его к реальности, ноги Рэнди болтаются в воздухе.
- Устал?
Гейл не говорит ни да, ни нет, а его жест можно истолковать двояко. Прикусывает нижнюю губу, так что становится виден чуть искривлённый клык.
- Я по тебе соскучился, Рэн.
Это поистине удача, что люди не умеют превращаться в желе.
Потому что если бы умели, Гейл постоянно приводил бы его в это состояние.
Ренди даже в голову не приходит ответить, что он тоже соскучился, ведь это прозвучало бы, как «обожеятожеоченьпотебескучал!!!!», а он предпочитает держать под контролем свою «внутреннюю королеву». Поэтому он толкает Гейла кулаком в плечо, как бы говоря, что они же мужики, а у мужиков так не принято, словно говорит «да брось ты», будто они чёртовы члены чёртовой футбольной команды или что-то в этом духе. А Рэнди футбол терпеть не может. Ну, за исключением коленок футболистов.
- Ну давай, пошли, я тебе комнату покажу.
- Пошли.
Он бы пообещал ему показать висячие сады Семирамиды, согласись Гейл никогда не меняться, всегда оставаться таким же, хранить свою притягательную ленцу, очаровательную небрежность и завораживающую сексуальность. Да он бы согласился показать ему любой уголок этого мира, что уж говорить о собственной продуманно неряшливой квартире.

Жить с Гейлом странно, странно, странно.

Рэнди понадобилось два дня, чтобы свыкнуться с самой идеей. Рэнди, который проникся трудами Шопенгауэра лет в четырнадцать понадобилось ЦЕЛЫХ ДВА ДНЯ (ну и не забывайте о двух ночах), чтобы свыкнуться с идеей, что он живёт под одной крышей с Гейлом. Это временно, это ненадолго, но это факт. Он и Гейл живут вместе. Один дом, одна ванная комната. Разные комнаты – такова жестокая реальность - но туалет-то один.
За эти два дня легендарная странность Гейла находила своё выражение в совершенно непредсказуемых ситуациях. Одежда Гейла в самых неожиданных местах, например, рубашки на рукомойнике и джинсы на телевизоре. Поедание мюсли в три ночи и полночный полдник, состоящий из хлеба с песто (2), потому что ему не хочется ничего готовить.
- Нет, Гейл, я всё понимаю, но хлеб с песто…
Гейл пожимает плечами.
- Хлеб лежал там, а песто – вон там. Хлеб мне нравится, песто тоже.
Для мозга Гейла такая логика приемлема, для мозга Рэнди - нет, но Гейл улыбается, щека у него измазана зелёным соусом, и Рэнди готов соглашаться с ним, даже если он вдруг заявит, что Буш останется в Белом доме на третий срок, причём в роли первой леди.
Как тебе идейка, Рэнди? Отлично, Гейл, подумываю о том, чтобы проголосовать за республиканцев.
По правде говоря, он не может сказать ему «нет», просто не в состоянии.
Он проводит эти два дня, наблюдая за всеми его сумасбродствами, вывернутым наизнанку распорядком дня, суетой, беготнёй и этой странной-странной, просто наистраннейшей любовью к телевидению.
Во вторник вечером он целых пятнадцать минут сидит на диване в компании Гейла и смотрит нечто непонятное на языке, в котором явно преобладают согласные.
- Что мы смотрим?
Гейл безмятежно отвечает:
- Чешское национальное телевидение.
На экране танцуют какие-то люди. Это всё так странно. Аплодисменты, конферансье, опять танцующие пары, смех, клипы, какие-то музыкальные номера, ещё и ещё танцы. Похоже, эти люди за что-то получают премии. Кто-то плачет. Опять взрыв смеха. И снова танцы.
- Тебе это нравится?
Гейл продолжает медитировать на телевизор, хмурит лоб и, судя по всему, обстоятельно обдумывает ответы на главные вопросы бытия. Есть в нём что-то лукавое и вредное в этот момент. Но уже в следующее мгновение это ощущение пропадает, и напряжение тоже исчезает.
- Неа,- говорит он. - Хочу понять, в чём там суть.
И в этом весь Гейл, то ли величайший глупец, то ли экстравагантный сумасшедший гений. Вот умрёт он, а кто-нибудь найдёт у него под матрасом восемьдесят экзистенциональных новелл и получится, что «ого, а мы-то и не знали, что он был таким ярким, но так и непонятым гением».
С Гейлом всё возможно. Каждую минуту совместного существования Рэнди открывает что-то новое. Они проводили вместе по шестнадцать часов в сутки пять лет подряд, а он только сейчас узнает, что Гейл преспокойно смотрит чешское телевидение, ест на завтрак Doritos (3), у него выступают слёзы на глазах, когда он зевает, а спит он с приоткрытой дверью.
Рэнди не хочет этого, но всё равно смотрит. Или всё-таки хочет, но предпочёл бы не хотеть. Гейл лежит на кровати без майки, на животе, ноги под ворохом одеял, пряди волос торчат во все стороны, длинная, длиннющая спина и одеяло, которое начинается как раз там, где изгиб поясницы говорит: “смотри, но не трогай”. Ему не следовало и смотреть. Теперь этот изгиб будет преследовать его во сне и наяву. Во сне Рэнди станет пытаться лизнуть его, и это будет похоже на столкновение двух поездов.

Вещи, о которых Гейл не говорит.

Три дня искушений и чертыханий. Три дня Гейла Харольда в чистом виде. Гейл всегда молчалив, много смотрит телевизор, уходит куда-то в самое неурочное время, возвращается, когда в голову взбредёт, улыбается своим мыслям, впадает в меланхолию, хотя минуту назад, казалось, пребывал в прекрасном расположении духа. Прошло три дня, а он так ему ничего и не говорит. Прошло три дня, и вдруг - вот-те раз - новость обрушивается, как снег на голову, как взрыв глубинной бомбы, потрясший до основания устоявшийся порядок вещей. И Рэнди узнаёт об этом совершенно случайно.
Дело было так.
Гейл опять куда-то отправился, сообщив, что будет к ужину, так что, когда подходит время, Рэнди звонит ему, чтобы напомнить прихватить какой-нибудь еды, только не тайской, потому что она уже из ушей лезет. Набирает номер Гейла, но натыкается на голосовую почту. Значит, мобильный он отключил. Когда Гейл возвращается домой, то разговор у них получается каким-то глупым, дурацким. Рэанди говорит: «У тебя мобильный отключён», а Гейл отвечает: «Ага», а Рэнди: «А если тебе кто-нибудь захочет позвонить?». Ответ Гейла: «Ну, они увидят, что мобильник отключён». Рэнди не сдаётся: «А если это что-то важное?», и тут Гейл с места в карьер заявляет: «Я с ней порвал».
- Что ты сказал?
- Порвал. Мы с ней расстались. Разрыв. С ней. И всё.
Кажется, что Гейл в ужасе оттого, что ему пришлось это сказать. А когда Гейл в смятении, то начинает глотать слова. Он путается, запинается, его трудно понять, а ещё он начинает казаться выше. Как если бы его руки, ноги, тело удлинились, и он не понимает, что с ними делать.
- А мобильный…?
- Не хочу с ней разговаривать, хотя бы несколько дней. Ну ты понимаешь, все эти разговоры о расставании со всеми этими… этими упрёками, а ты сказал и… Ну ты понимаешь? – Рэнди кивает. Предполагается, что да, он всё понимает, что у него тоже есть немереный опыт в этих делах. – Я просто не могу вынести все это сейчас.
Одна секунда, две секунды, Рэнди продолжает смотреть и не понимает, что он должен чувствовать в этот самый момент. Гейл бросает её и приезжает к нему. Что он должен чувствовать?
Легко пожимая плечами, Гейл смотрит ему прямо в глаза. У него лицо ребёнка, забытого в детском саду. Раскаявшийся. Такой милый. Вот кто может на такого рассердиться? Рэнди может злиться на камни, соседей, республиканцев, Джерри Спрингера и свою мать, причём на всех одновременно, но он не может сердиться на взволнованного Гейла Харольда, который шарит по его кухонным шкафчикам в поисках еды.
- Ты хочешь…поговорить об этом?
- Нет, - следует поспешный ответ, но Гейл всё-таки немного развивает тему. – Особо нечего рассказывать. То есть, ничего такого не произошло. Ничего не изменилось.
Гейл находит в холодильнике апельсиновый сок, достаёт стакан, наливает себе немного, а потом, бог знает почему, начинает пить прямо из пакета. Переводит дух и пытается объяснить:
- Я не знаю, что произошло, но всё вдруг потеряло смысл. То, что было между нами, потеряло всякий смысл. В какой-то момент, это было даже неплохо, меня устраивало отсутствие смысла в наших отношениях, а потом стало просто невыносимо. – Пару раз взбалтывает содержимое пакета. – А сейчас вот не знаю, имеет ли смысл всё это.
Возможно, нет. Но Рэнди кажется, что он его понимает. Что во всём произошедшем больше смысла, чем во многих прочих вещах. Рэнди Харрисон, который в колледже с удовольствием зачитывался «Теорией чистого разума» Канта, всегда считал, что это бессвязное бормотание Гейла и полный разброд в мыслях несёт в себе своеобразную глубину. Впрочем, можно предположить, что это не так, а просто Гейл настолько красив, что любой бред в его исполнении вполне удобоварим.
- Мне так жаль, Гейл.
- Я не готов включить телефон. Ну, ты понимаешь. Пока нет.
- Конечно, - Рэнди старается всем своим видом сказать «я тебя понимаю», а не «бог мой, какой же ты странный». Он испытывает нестерпимое желание обнять Гейла, но сдерживает порыв, а просто смотрит, как тот пьёт сок. В голове вертится: «Боже мой, но… Какой. Же. Ты. Странный. Гейл.». Ну ладно, если быть предельно честными, то ещё он думает: «Вот сейчас ты расстался с подружкой, так как насчёт небольшого гомосексуального эксперимента?» Но это он ведь в шутку так думает… В шутку. Шутки тут процентов шестьдесят. А вот на девяносто девять процентов он предельно серьёзен. Но шестьдесят пять процентов ведь всё-таки от шутки! Гейл Харольд против точных наук. Это заведомо проигранный бой.

Гейл по-прежнему в доме: ещё больше странностей.

Рэнди без ума от театра. Он правда, правда, правда без ума от театра. Его завораживает не то, что он играет в театре, а сама идея, что можно играть в театре. Ему нравится ощущение, что играть на сцене – это хорошо, это не зря прожитая жизнь. Актёр может работать на телевидении, в кино, зарабатывать неплохие деньги и даже получать от этого удовольствие. Даже больше, актёр может сделать хорошее ТВ-шоу или кино, но всё равно телевидение, каким бы качественным оно ни было, никогда не сможет сравниться с театром. А Рэнди не нужны большой дом и миллионы фанатов. Ему даже не нужна дюжина поклонников. Зато он мечтает об отличной рецензии в Нью-Йорк Таймс. А успешно пройденные пробы на Бродвее во сто крат ценнее Звезды Славы в Голливуде. Он не хочет быть актёром. Он хочет быть Актёром. Он не создан для сиюминутных мелочей и строчных букв. Ему нужен свой курс в жизни. Жизнь вообще серьёзная штука, но когда он попытался объяснить всё это Гейлу, то вся серьёзность куда-то улетучивалась.
- Значит главная идея в том, что тебе нравится театр.
Гейл это произносит с неподдельным интересом, даже с некоторым жаром.
- Да, - подтверждает Рэнди. – Нравится.
Они болтают об этом. Об Амадеусе (4), об оф-Бродвее, и об оф-оф Бродвее (5) Об одной постановке, которая так запала в душу Рэнди и которую он видел в каком-то богом забытом театре, который, кажется, был даже за пределами Нью-Йорка. Болтают о проектах Гейла, о том, как же ему нравится верховая езда и об Уайте Эрпе (6) и о другом сериале, где Гейл будет сниматься и события в котором будут происходить в Атланте. «Съёмки-то будут проходить в другом месте». Рэнди знает, чем всё это кончится: он запишет “Deadwood” на свой TiVO, чтобы насладиться зрелищем Гейла на лошади. Этого он естественно не произносит вслух. Это было бы уже слишком. Вслух он говорит, что не будет смотреть этот мусор, даже чтобы поржать.
- После «Горбатой горы» я не воспринимаю кавбоев-натуралов, Гейл. Это как-то неестественно.
Они продолжают болтать о других проектах. Рэнди притворяется, что не помнит названий. Вместо “Vanished” (7) , он говорит «тот сериал про ФБР», однако делает в голове пометку, когда тот выйдет на экран, и обещает самому себе, что ничего не почувствует, если Гейл появится на экране в бронежилете поверх рубашки. Когда он учился в колледже, то тайно сох по Девиду Духовны в роли агента Малдера.
Тогда он подошёл ближе всего к пропасти, означающей стать фанатом чего-либо, появляющегося на телеэкране. Вот только сейчас ему не хватало вернуться к тому периоду, когда мозги атрофируются от чрезмерного разглядывания заветного ящика. Одним из постулатов в жизни Рэнди Харриса является то, что телевидение – это одна большая помойка. Слишком гетеросексуальное изобретение. И точка.
Но вот в чём парадокс: на протяжении этих двух дней он только и делает, что пялится в телек на пару с Гейлом. Если конкретизировать, то смотрят они в основном спорт. А чтобы быть уж совсем точными – футбол. Рэнди раньше никогда не смотрел футбол. Ладно, пару раз он смотрел за компанию бейсбол, но не европейский футбол, где по полю бегают мужики в коротких шортах и длинных гольфах. Поначалу он вообще не понимает, что там происходит, но ему до чёртиков нравится та сосредоточенность, с которой на всё это действо взирает Гейл. Потом Гейл объясняет ему правила, но он опять ничегошеньки не понимает, но продолжает наслаждаться сосредоточенностью Гейла и всеми его «Ох, да что ж ты творишь!», когда происходят какие-то заминки с участием арбитра, и его длинными объяснениями, почему Зидан это бог и всё в таком же духе.
Перед тем как решить стать актёром, Гейл хотел быть футболистом. Рэнди никогда не видел, как он гоняет мяч, но ему бы хотелось на это посмотреть.
- Ну и что такого выдающегося в этом Зидане, кроме его носа и дефицита волос на голове?
- Да жизни не хватит, чтобы объяснить, что делает его великим и таким особенным.
Это уже чересчур, и Рэнди чувствует укол ревности к футболисту.
- Так когда приступят к съёмкам того сериала про ФБР?
- На следующей неделе.
Рэнди проводит уйму времени на театральных репетициях, но когда коллеги предлагают: «А не пойти ли нам пропустить по кружечке пива?», он извиняется и идёт домой, где его ждут Зинедин Зидан, итальянская сборная в полном составе и Гейл, который сосредоточенно следит за игрой, проигрывает партию в голове, закусив нижнюю губу.
Когда его обожаемый идол лажает вопреки здравому смыслу и запарывает свой шанс забить гол с таким треском, какого Рэнди не видывал со времён выхода «Водного Мира» с Кевином Кёстнером, Гейл как-то затихает. Шумно дышит через нос, стискивает челюсти, переживает. Если бы Рэнди был телевизионным экраном, то взорвался бы к чёртовой бабушке от такого пристального взгляда. За все годы их знакомства, он как никогда походит в этот миг на Брайана. Источает нечто, что могло бы сойти просто за плохое настроение, но это напряжённость, и вся комната пропитывается этим напряжением. Его недовольство столь очевидно, что Рэнди в попытке утешить Гейла выдаёт самое плохое, что только можно сказать футбольному болельщику в подобной ситуации.
- Это же просто футбол, Гейл.
И тотчас раскаивается в сказанном. Это всё равно что сказать Оскару Уайльду: «Это же просто театр». Гейл мгновенно поворачивается нему и разглядывает с такой же сосредоточенностью, с которой минуту назад смотрел на экран. Это то внимание, которое мешает тебе двинуться с места, заставляет чувствовать себя настигнутым сексуальным преследователем, оно раздевает тебя, раскладывает на составляющие. Кажется, вот-вот он скажет что-то глубокое, что-то значительное, а, может, что-то, что уничтожит Рэнди на этом самом месте, но так же внезапно, как появилось, это напряжённое внимание рассеивается, и Гейл вновь выглядит безобидным и покорным.
- Иногда люди упускают свой шанс, не так ли?
Не дожидаясь ответа, он идёт к холодильнику за пивом. Великая фраза «Иногда люди упускают свой шанс». Да уж, нечего сказать, великая фраза. Когда Гейл возвращается с пивом для себя и Рэнди, Рэнди интересуется: «За что пьём?». И оба задумываются. «За великие фразы, и придурков, которые их придумывают», - хочется сказать Рэнди. Но лучше промолчать.
- За тех, кто упускает свой шанс, - произносит Гейл.
Великий тост.
Когда игра подходит к концу, никому не хочется отправляться в постель.

Гейл - король странностей

По воскресеньям Рэнди обычно отправляется в кровать пораньше, но сейчас по понедельникам он не так занят, так что идея пополуночничать в компании Гейла кажется не такой уж плохой. Где-то в глубине комнаты бормочет телевизор, за стеной слышны радостные выкрики соседей-итальянцев, которые только что откупорили бутылку шампанского. Они немного играют в покер, потом в стратегию, а затем в pictionary (8). В четыре утра, когда у Гейла красные глаза и он мил как никогда, он вдруг интересуется:
- Ты помнишь?
- Что?
Гейл объясняет. Хочет знать, помнит ли он одну сцену…Тот раз…
Ну, про Брайана, Джастина и скрипача. Ну, ты помнишь? Когда Джастин спутался с этим скрипачом, а Брайан узнаёт об этом от Майкла. Кажется, так всё было. Не помню точно, как он об этом узнаёт, но как-то узнаёт. Мы снимали тот эпизод, когда он дико злится, но Джастину ничего не говорит. Хотя нет, говорит. Ты помнишь? Когда он зло так его целует и продолжает играть на бильярде. Это ведь был бильярд? Там ещё реплика была «Поздравления победителю», а Джастин решил, что выиграл, а Брайан сказал, что нет. «Мы проиграли», - сказал. И это было классно прописано. И вот теперь вспоминаю, как мы с ней смотрели эту серию. Ещё до разрыва, и она сказала, что это лучший эпизод с моим участием, который она видела, а я его даже не помнил. Представляешь? То есть сам эпизод конечно помню, но без деталей. Помню, что чувствовал тогда: что кроме этих съёмок в мире больше ничего не существует. Только ты и я. Помнишь?
Однажды Рэнди наблюдал за тем, как горит пластик. Пластиковая плёнка с сигаретной пачки. Кладёшь такую в пепельницу, подносишь спичку, и плёнка мгновенно съёживается, как лопнувший воздушный шарик. Когда Гейл заводит речь о том эпизоде, описывает его таким тоном, с сердцем Рэнди происходит ровно то же самое.
- Я помню.
Ему немного сложно дышать, а в комнате воцаряется тишина кафедрального собора.
- Мне нравились эти сцены, - нежно говорит Гейл, - когда ты был там со мной. В этом странном и улётном месте.
Всё, что есть в Рэнди жёсткого и математически выверенного, в мгновение становится иррациональным и беззащитным. Гейл сминает его оборону.
- Это потому что ты сам странный и улётный, Гейл.
- Ну да, - сглатывает, отводит глаза, а потом приподнимает бровь и снова смотрит на Рэнди, подавляя его своим очарованием. - Я скучаю по всему этому.
Рэнди тоже скучает. Не по Канаде, не по съемкам и уж тем более не по своему персонажу. Но он крепко уяснил, что их не так много и они чрезвычайно ценны, эти моменты, когда твоя профессия возносит тебя на уровень такой близости, которую не раз переживали они с Гейлом. И не важно, что результатом этих моментов стал телесериал, потому что когда ты играешь роль и достигаешь этой высоты, то всё остальное уже не важно. Поэтому Рэнди шепчет в ответ: «Я тоже по тебе скучал», и объятие имеет привкус горечи. Зато улыбка Гейла, эта его улыбка «я огромная дикая кошка и я это знал» определённо несёт привкус победы.
Рэнди не помнит, в какой момент засыпает прямо там на диване. Просыпается он со следами от подушки на щеке и всклокоченными волосами. И чувством мира и спокойствия где-то внутри.
Длится это недолго.

 Отправлено: 28.07.09 15:27. Заголовок: Гейл, Гейл, Гейл: сю..

Гейл, Гейл, Гейл: сюрприз!

- Что?!
Рэнди судорожно пытается сообразить, что ещё могло бы его шокировать так же сильно. Такое вообще возможно? Ну да. Может быть. Но что-то ничего на ум не идёт. Сообщение о том, что Гейл порвал с подружкой? Не то. А вот если бы Буш вылез из шкафа и сообщил, что собирается обвенчаться с дальнобойщиком из Нью-Джерси? Нет, нет, НЕТ. И близко не стояло рядом с тем, что он испытал во время разговора с Питером. Разговора? Нет, это был не разговор, а самое настоящее потрясение.
А начиналось всё вполне обыденно.
- Так ты завёл себе Гейла? Где удалось достать? Я тоже не прочь завести, если там ещё есть. Буду сажать себе на колени, чесать за ушком и кормить.
- Да уж, страшно представить, чем ты можешь его накормить.
Рэнди сам не понимает, как началась эта их регулярная болтовня по телефону. Почему его «что было, то прошло» не исключило из его жизни после окончания съёмок в “Queer as Folk” трёхчасового ежемесячного трёпа обо всём и ни о чём с Питером Пейджем. Может, потому что Питер обожает болтать по телефону, а Рэнди так нравится говорить о себе любимом? Возможно, это та самая пуповина, которую не хочется обрезать, когда настала пора уходить из дома и начать жить самостоятельной жизнью. А может, всё дело в том, что это Питер и точка.
- Просто остановился у меня на несколько дней. На следующей неделе уже начинает сниматься в том сериале о фэбээровцах.
- О мой бог! Где он будет в бронежилете? Обязательно сделай мне копию, когда запишешь.
- Не собираюсь я ничего записывать.
- Ага, ну да, - насмешливые интонации. – Конечно не собираешься, дорогуша.
Сразу скажем, провести Питера практически невозможно, проще сразу сменить тему и не ввязываться в заведомо проигранную баталию. Так что Рэнди принимается рассказывать о разрыве Гейла. Оказывается, Питер уже в курсе дела. Рэнди не знает откуда, но факт есть факт, ему уже обо всём известно, как, впрочем, и о многом другом, о чём Рэнди предпочёл бы никогда не знать, как, например, о некоторых сплетнях про Тома Круза и родах Кейти Холмс. Они болтают о том, о сём, об одном модном актёре, не очень знакомом Рэнди, но который, по словам Питера, стопроцентный гей; потом немного о Гейле, и в какой-то момент Рэнди вдруг вспоминает, что нередко чувствовал лёгкую зависть к тем отношениям, что установились между Гейлом и Питером.
На съёмочной площадке, заполонённой геями, именно Питер смешил Гейла, именно Питер мог подойти к Гейлу в перерыве, когда на том было лишь полотенце, обёрнутое вокруг бёдер, и, прижавшись сзади, выпалить: «Ага, попался!». Если бы с ним это проделал любой другой, скорее всего под конец съёмок Гейл принялся бы сосать большой палец и регулярно посещать психоаналитика. Но это был Питер, и Гейл лишь заливался смехом. И да, Рэнди немного завидовал, конечно, в хорошем смысле этого слова, и сейчас он не находит ничего зазорного в том, чтобы признать это. Да, он завидовал Питеру, который мог свободно полапать Гейла за задницу. Пока они болтают по телефону, он вспоминает эту ревность и теперь, на расстоянии, она кажется ему сущим идиотизмом. В конечном счёте, все они были добрыми приятелями.
- Гейл там далеко? Можешь ему дать трубку на минуту?
- Он вышел, - говорит Рэнди. – По делам. Не знаю каким. Какие-то дела Гейла.
- Ах да, дела Гейла. Внезапные, иррациональные, загадочные. Помню-помню, - вздыхает Питер. – По правде, я очень по нему скучаю. Гейл, его косячки с марихуаной и невероятные шмотки. Ты помнишь тот пиджак из змеиной кожи? – Рэнди от души смеётся, вспомнив, как Питер говорил, что Гейл всегда одет так, будто слегка под кайфом. – Я скучаю по этому пиджаку.
А потом приходит время для шока. События разворачиваются по следующему сценарию:
Питер говорит: «Я скучаю по этому пиджаку». Добавляет: «И по тому, как он путался в репликах Брайана». Рэнди присоединяется к весёлому подтруниванию над общим другом и заявляет, что дико соскучился по тому, как они с Гейлом входили в бар и у всех присутствующих дам начинался нервный припадок. А особенно он скучает – почему нет? – по тому, «как я прижимался к нему всем телом, а из одежды только один носок на члене».
- Уй, точно, – говорит тут Питер. – Я бы тоже это повторил. Правда, мы обходились без носков.
Вот именно тогда.
Его Величество Шок.
Рэнди смеётся. Он думает, что это была шутка. А потом смеяться он перестаёт, потому что Питер не смеётся, и это перестаёт быть похожим на шутку. И вообще, нет в этом ничего смешного, и шуткой такое быть не может по определению.
- Питер, что ты сейчас сказал?
- Я тебе что, об этом не рассказывал? Ясно… да и вообще, было-то всего один раз. Пьяные в стельку. Ну, он. Я – нет. Сам понимаешь.
Мысль движется с устрашающей скоростью, но в обратную сторону. В голове снова проносится: «ЧТО?!»
- Хм, - говорит Питер, - я был уверен, что хоть раз, но у него с тобой что-то было. Теперь вижу, что нет.
А Рэнди только и может, что думать: «ЧТО?!», словно его заклинило. Слышится стук отворяемой двери и в комнату, как в замедленной съёмке, входит Гейл. Он говорит: «Я вернулся», Питер говорит: «Ты ещё здесь?», а Рэнди: «ЧТО?!». Сейчас он в состоянии лишь подумать: «ЧТО ТЫ ТОЛЬКО ЧТО СКАЗАЛ?!» и всё, дальше этого дело не движется. Рэнди чувствует себя космонавтом, которого выбросили в открытый космос. Земной шар круглый, а Гейл – натурал. Если даже в этом нельзя быть уверенным, то В ЧЁМ МОЖНО, твою мать?! Что может подразумевать Питер под «ПРИЖИМАТЬСЯ К ГОЛОМУ ГЕЙЛУ»? Гейл встречается с бабами. С УЙМОЙ баб, это факт, он сам однажды прочитал ему длинную лекцию об оральном сексе с женщиной, от которой под конец у Рэнди чуть не случился нервный припадок. ГЕЙЛ – НАТУРАЛ.
Гейл притащил китайской жратвы, целую гору, но не забыл и про картошку фри – повсюду будут крошки. Спрашивает: «Кто это?», вполне естественная реакция на вытянутую физиономию Рэнди.
- Это Питер, - булькает Рэнди в ответ. - Питер, - повторяет он, прочистив горло, а когда Питер спрашивает: «Это Гейл?», только и может, что выдавить: - Ага.
А потом, как ни в чём не бывало, будто мир вовсе не сошёл с ума, Гейл широко улыбается, на подбородке у него крошки и жир от картошки, нажимает кнопку громкой связи и, облокотившись о спинку дивана, начинает болтать с Питером. Питером Пейджем, с КОТОРЫМ ОБЖИМАЛСЯ ГОЛЫШОМ.
- Питер? – голос полон неподдельной радости. – Это который из той шайки педиков? Что-то я запамятовал.
В голове Рэнди проносится: «ТОТ САМЫЙ, С КОТОРЫМ ТЫ ОБЖИМАЛСЯ, ПСИХ».
- Тот, что самый высокий, дорогуша, - не лезет за словом в карман Питер.
Гейл смеётся, покусывая подушечку большого пальца.
А Рэнди кажется, что он сейчас умрёт.
Вот прямо на этом самом месте. Умрёт. И точка.

Гейл и его невероятное «данетда».

Некоторое время он выжидает. Повесив трубку, Рэнди даёт мирозданию некоторое время на то, чтобы подать ему хоть какой-нибудь знак, что делать дальше. Он почти уверен, что вот сейчас, прямо сейчас откуда-нибудь вынырнет ненормальный ведущий одной из этих чудовищных программ МТV и завопит: «Мы тебя разыграли, чёртов педик, Гейл стопроцентный натурал!». Он ведёт себя, как будто ничего не произошло. Раскладывает еду по тарелкам как ни в чём ни бывало. Ждёт сигнала. Однако, если, конечно, не считать сигналом то, что Гейл полил картофель соевым соусом, никаких предзнаменований нет и в помине. Ни ангела-предвестника, ничего подобного. Полтора часа он безуспешно старается сосредоточиться на сценарии. Ничего. Гейл читает Таймс, точнее просматривает заголовки. И тут Рэнди, без предупреждения, выпаливает:
- Когда именно ты переспал с Питером?!
Ну что за тон? Словно обманутая жена. Если бы с ним самим кто-нибудь заговорил подобным тоном, то тотчас был бы послан в весьма определённые места, заниматься вполне определёнными вещами, причём без смазки. Так бы поступил он сам. Но Гейл не он, поэтому Гейл лишь возвращается с тех облаков, в которых витает и выдаёт своё коронное и так бесящее «Э?».
- Ты переспал с Питером, Гейл? – блин, теперь это звучит не только ревниво, но и отвратительно раздражающе, настолько, что хочется самому себе залепить пощёчину
Ответ Гейла: «Нет», - звучит не очень уверенно, - «да»,- и тут же он снова меняет мнение, - «нет».
ЧТО ЗА ХЕРОВЫЙ ОТВЕТ?!
-Нетданет? – переспрашивает Рэнди. – Гейл, слова нетденет не существует!
- Нет? – спрашивает, и не понятно, издевается он над ним или нет.
- Нет! – сейчас Рэнди не до шуток.
- Да? – ну точно, издевается.
- Гейл!
Он ведёт себя как девчонка. Тринадцатилетняя пигалица, которая требует новое бикини или ещё какой-нибудь дизайнерский наркотик или что там могут хотеть тринадцатилетние пигалицы? Но Гейл кого хочешь может вывести из себя. Такой красивый и такой…обжимающийся с Питером в неуёмном воображении Рэнди.
- Мы полупереспали, как-то так. Я был… знаешь, не должен я был столько курить тогда.
Рэнди вообще не очень высокого мнения об умственных способностях всего рода человеческого. Вечно несут что-то, не задумываясь о последствиях. Когда они говорят «Нет, нет, милый, расскажи мне всё как есть, предпочитаю знать правду, как бы горька она ни была», у них нет даже самого отдалённого представления, какого зверя выпускают из клетки. И ведь выпускают. Любопытство уже само по себе чувство глупое и неуправляемое. Так же верно и то, что в этот самый момент Рэнди правда ВЕРИТ, будто ему хочется знать, что произошло у них с Питером, а в действительности знать это он вовсе не хочет, потому что как только Гейл всё ему расскажет, произошедшее обретёт плоть. Прозвучав, эти слова уже навсегда останутся с ним, и ему придётся со всем этим жить, так что, Господи, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть после этого «не должен я был столько курить тогда» больше не прозвучит не слова.
Почему, Боже? Ну почему ты дал ему способность говорить, вместо того чтобы сделать самым красивым немым на свете?
- Я не очень хорошо помню, - продолжает Гейл, и эти слова навсегда отпечатаются в мозгу Рэнди, - кажется, это была вечеринка у Коуэна, я точно не уверен. – Отныне остаток жизни Рэнди будет состоять из этой сцены: Гейл, опирающийся своей длиннющей рукой о спинку дивана, путающийся в именах, числах и вещах, которые не важны, но отныне будут самыми важными на свете. – Это было…Мы поддались моменту. Но не переспали, не знаю, хотя мы оба кончили, мы не трахались, ну… - самая длинная пауза в жизни Рэнди, - Питер мне отсосал.
Ага.
Гейл встаёт за ещё одной бутылкой пива.
“Мы оба кончили”. Одно полушарие мозга Рэнди захлёбывается от смеха, в то время как другое заходится в панике. И где-то посреди этого смеха и паники раскинулась пустынная зона, где проклёвывается росток удивления, а маленький Рэнди-попрыгунчик потешается над ним и тычет пальцем, выкрикивая: «мы оба кончили, мы оба кончили!». Рэнди стреляет в невыносимого карлика из винтовки и тут же слышит: «Питер мне отсосал». Слышит и отныне будет слышать вечно. «Питер мне отсосал».
И вот как, предполагается, он должен на это отреагировать?
Гейл возвращается с пивом, и самое время оставить эту тему и продолжить жить как жил и не мучатся от мысли, что это мог быть он, боже, это ведь мог быть он.
В мае? На вечеринке? Рэнди не помнит никакой такой вечеринки и никакого мая. Скорее всего, потому что сам он никуда не пошёл, предпочтя остаться дома с книгой. В ТО ВРЕМЯ КАК ПИТЕР ДЕЛАЛ МИНЕТ ГЕЙЛУ.
- Тебе понравилось?
Что и требовалось доказать. Это именно то, чего он никогда не должен был спрашивать. Потому что, каким бы ни был ответ, будет только хуже. Если ему не понравилось, он подумает «Чёртов натурал, ненавижу тебя», а если понравилось – «Это ведь мог быть я, придурок, ненавижу тебя».
- Я почти ничего не помню, - губы Гейла застывают у самого горлышка бутылки, и мир становится чуточку лучше, - но в целом, когда тебе отсасывают, это далеко не самое плохое ощущение. Ну, ты сам понимаешь.
Очередная великая фраза Гейла для книги из серии помоги себе сам, которую он когда-нибудь напишет. Называться она будет: «Жизнь по Гейлу Харольду» и все психопаты возрадуются её появлению на прилавках. Но хуже всего, что Рэнди тоже её купит из-за фотографии автора на суперобложке. Там будут такие перлы, как: «любой может облажаться», «ты думаешь, что знаешь, но на самом деле никогда не будешь знать, пока не узнаешь», и конечно, гвоздь программы: “минет не самая плохая в мире вещь, которая может с тобой произойти». Стопроцентный бестселлер. А потом заслуженная Нобелевская премия для недоумков.
- Гейл.
Мысли разбегаются.
- Да?
- Я пойду прогуляюсь.
- Ага
«Прогуляюсь» растягивается на двадцать кварталов. И если бы дождь не настиг его на одном из углов Бродвея, он вполне мог бы дойти до Нью-Джерси. А там свести счёты с жизнью каким-нибудь наиболее драматичным способом. Например, броситься под один из этих огромных грузовиков, которых полно в Джерси. Довольно пролетарский способ, никакого гламура. В такси по дороге домой он старается придумать что-нибудь получше, но в голову ничего не лезет. Образ пьяного, потного, закусившего губу Гейла в приспущенных брюках и головы Питера между его ног не в счёт.
Казнить всех натуралов и похоронить в общей могиле. Если Рэнди Харрисон сядет за автобиографию, то именно так она и будет называться.

Дорогой Гейл, иди в жопу и танцуй.

Когда он входит в дом, его кроссовки издают жалобное чвак-чвак и вот ведь что забавно: это очень подходит к тому, что творится у него в сердце. Чвак-чвак. Он молится пресвятой деве, Моисею, да вообще всем, лишь бы Гейла не оказалось дома, но мирозданию плевать на гомиков, и, разумеется, Гейл на месте.
- Ты весь промок, - констатирует он. – Дождь идёт?
«Нет, я просто решил искупнуться в городском пруду вместе с утками»
- Да, идёт дождь.
Кроссовки он снимает только на кухне. В любой другой день он поостерёгся бы заливать водой коридор, но когда разум упорно подвывает: «Мы-ы-ы-ы о-о-оба-а-а ко-о-о-нчи-и-или-и-и», думать о деревянных полах не получается. Вообще ни о чём думать не получается. Прежде чем Рэнди успевает осмыслить происходящее, Гейл оказывается прямо перед ним с полотенцем в руках и начинает творить нечто невообразимое. Услышав противоречащие друг другу «вот, бери» и «я сейчас», Рэнди впадает в ступор, а Гейл закатывает глаза и начинает вытирать ему волосы. Полотенцем. Сильно, но не слишком. Никто не сушил ему волосы таким способом с тех пор, как ему исполнилось три года. Рэнди и не подозревал, что у него такие мягкие полотенца. Ничего не видно, только полотенце и размытый мир. И с ним происходит что-то странное, что-то, что заставляет напряжение покинуть тело.
- Так лучше? – Голос Гейла, звучащий так близко, застаёт врасплох. Сил хватает только на то, чтобы кивнуть. Надо бы сказать «спасибо», но Гейл не даёт ему на это времени. – Пустяки. Мне не сложно.
Он бы и рад прикинуться, что ничего особенного не происходит, сказать что-то вроде: «Не понимаю, о чём ты», но получается выдавить лишь не очень убедительное «М?», которому не удаётся придать и сотой доли необходимой беспристрастности. Гейл перестаёт ерошить его волосы, укладывает полотенце на плечи, берётся за оба конца и смотрит на Рэнди, а ему ТАК не хочется, чтобы сейчас на него смотрели.
Не хочется.
Потому что, пусть Гейл не слишком ловко управляется со словами, что уж там, совсем ему не дано произносить речи. Он отвратительно ориентируется в пространстве и не умеет парковаться, ему не ведомо, что такое порядок, и он мастак заводить странные знакомства. Всё это так. Но есть причина, которая делает его по-настоящему хорошим актёром, и эта причина заключается в том, что Гейл умеет видеть, когда смотрит. А Рэнди совсем не уверен, что сможет сейчас скрыть то, что показывать совсем не хочется.
- Мне нужно принять душ.
Ему удаётся сделать пару шагов назад, но «эй» Гейла заставляет остановиться. Рэнди чувствует, как его тянут за одежду, чувствует, как скользит полотенце по шее, чувствует на себе взгляд больших зеленых, сверхъестественно красивых глаз. Гейл тихо говорит «У тебя всё хорошо?», и Рэнди ещё ни в одной из сцен так не лажал, как лажает сейчас, выдавливая из себя «Конечно». Что за неубедительная хрень? Ему бы хотелось, чтобы всё было хорошо, но то, что он чувствует, это лишь клокочущие внутри злость и ревность. Ему нехорошо, и то, что Гейл смотрит не него сейчас, стараясь всё исправить, заставляет лишь сильнее злиться на самого себя.
- Мне нужно переодеться, а потом в душ…
Он всегда будет помнить эту прерванную фразу. «Мне нужно переодеться, а потом в душ…» Он будет вспоминать её каждый раз, когда Гейл скажет что-нибудь идиотское, и Рэнди захочется посмеяться над ним, потому что сложно отыскать фразу бредовее, и это совсем не то, что хочется сказать перед тем, как тебя поцелуют. Но произносит он именно её, и это его последние слова перед тем, как Гейл Харольд морщит лоб, как если бы увидел что-то забавное, и находит его губы своим ртом. Первый поцелуй, который вовсе и не первый, потому что они уже целовались бесчисленное число раз, но всё-таки первый, потому что никто не командует: «свет, камера, снимаем». Первый, потому что сердце Рэнди сжимается, тело расслабляется, и в следующую секунду их языки уже сплетаются и толкаются, жаждущие и ненасытные.

Гейл, Гейл, Гейл.

Очевидным доказательством того, что мироздание не благоволит к педикам, является то, что первый раз с Гейлом больше всего похож на дурно снятый фильм злоупотребляющего кислотой режиссера. На всю оставшеюся жизнь произошедшее запомнится какими-то смазанными кусками, плохо смонтированными, резко обрывающимися, полными слишком ярких ощущений.
Часы и часы на грани, асинхронные оргазмы, которые сотрясают всё тело и оставляют в полукоматозном состоянии, но… и с желанием продолжить. Беспорядочный секс, когда твоё тело удовлетворено; оно пахнет Гейлом, живёт Гейлом, способно думать только о Гейле. И. Всё. Равно. Хочет. Ещё.
Потом он сможет вспомнить лишь обрывочные моменты.

Первый.

Гейл расстёгивает его ремень, но вместо того, чтобы просто отпустить пряжку, тянет за неё, позволяя ремню скользить через шлёвки. Протяжное шипение прерывается поцелуем-укусом. Гейл издаёт сначала «м-м-м», а потом «ах-х-х», но Рэнди слышит за этим «как же я хочу тебя трахнуть» и она здорово звучит, эта выдуманная фраза. По крайней мере, в его воображении. Сам он не так терпелив как Гейл, ему просто хочется поскорее избавить его от одежды. Рэнди расстёгивает пуговицы ширинки, ещё одна секунда уходит на то, чтобы подцепить резинку трусов, еще одна чёртова секунда. Быстрое скупое движение и брюки Гейла вместе с трусами оказываются спущенными до колен. Рэнди уверенно берётся всей ладонью. Первое прикосновение к его плоти. Гейл запрокидывает голову и стонет, а Рэнди только и может что думать: «Боже, ты даже не представляешь, что я хочу с тобой сделать».

Второй.

Полураздетые они валятся на кровать. «Ш-ш-ш», - Гейл кладёт ему руку на грудь.- «Успокойся». Рэнди замирает, смотрит как загнанное животное, губы зацелованы, дыхание с шумом вырывается из груди. Гейл выдёргивает майку из брюк - «так лучше» - и действительно так намного лучше; обнажённая плоть к обнажённой плоти. На это раз Рэнди уже не сдерживается. «Я заставлю тебя кончить, Гейл». И как же ему нравится ответное « договорились», это «отлично, договорились» Гейла, в котором вперемешку с вызовом сквозит мольба. Как если бы он сказал «посмотрим, сможешь ли; посмотрим, умеешь ли». Рэнди злится, возбуждается, он готов вылезти из кожи, но доказать, что сможет, что умеет.
Моменты. Некоторые останутся с ним, другие исчезнут. Время смеётся над Рэнди. Бежит слишком быстро. Утекают секунды, мгновения, застывают как фотоснимок, как мушка, навечно застывшая в капле смолы.

Следующий.

Языки. Только языки. Он не помнит, был ли у него когда-нибудь секс с таким количеством поцелуев. Гейл целуется не переставая. Рэнди всегда считал, что энергетика Брайана – это нечто, берущееся неведомо откуда, потому что в самом Гейле он никогда её не видел, не понимал, откуда тот её черпает. Теперь знает. Когда Гейл целует его, наружу прорывается целый поток этой порочной энергетики. Он проталкивает и вытаскивает язык в порыве какого-то демонического желания доминировать, целуется так, как другие трахаются. Не прекращает целовать, не устаёт вновь и вновь находить его губы, пока они, полностью нагие, трутся друг об друга, как какие-нибудь взбесившиеся от страсти подростки, не знающие, что делать дальше. Он целует его так неистово, что Рэнди начинает задыхаться, но когда Гейл останавливается, Рэнди приходит в бешенство, потому что хочет обратно этот язык, хочет именно туда, где он только что был.
Целует медленно, целует быстро, тысячи разных поцелуев, влажные поцелуи в шею, язык, обволакивающий соски, урча, целует в живот, но самым лучшим становится тот момент, когда Гейл смотрит на него, усмехается, подлец, и целует головку члена, который эрегирован, кажется, с создания мира, а потом проделывает то же самое с анусом. Целует.
Этот язык. Эти поцелуи. Вся эта слюна. Эти губы. Рэнди вцепляется в край кровати, чтобы не упасть и окончательно не потерять контроль, и в тот самый момент, когда губы смыкаются на члене и он чувствует давление и жар глотки, именно в этот момент Рэнди понимает, что сейчас умрёт. Пусть в виде оргазма, всё равно это смерть.
Три секунды уходит на то, чтобы восстановить дыхание, и две - на то, чтобы понять: ему хочется ещё. Пять секунд, которые Гейл тратит на то, чтобы утереться тыльной стороной ладони и заявить, пожимая плечами: «Ты странный на вкус». Это не выражение недовольства, а просто очередной комментарий для его собрания Великих Изречений.
«Это ты странный», - думает Рэнди.- «И мы сейчас же повторим».
Серия моментов. Образы.
Изгиб спины Гейла. Он лежит на животе, а спина бесконечна. Неуловимое движение тела, стремящегося потереться о простыни. Немая просьба. Рэнди слега прикусывает и разводит ягодицы, проводит по расселине языком, вводит внутрь, а когда Гейл полон слюны, вставляет пальцы на две фаланги. Стон, вырвавшийся из груди Гейла, звучит протяжным и долгим звуком камертона. Обнажённый, он настоящее произведение искусства, шевелится, такой живой, мурлычет что-то. Сейчас он именно там, где Рэнди мечтал его видеть, под ним, готовый на всё. По какой-то причине он никак не может решиться на то, что незамедлительно сделал бы, не будь Гейл – предположительно - натуралом. Его тело вопит: «презерватив, лубрикант и СДЕЛАЙ ЭТО, РЭНДИ, СДЕЛАЙ». Но что-то держит.
Гейл замечает его колебания, оборачивается и говорит, загадочно и порочно улыбаясь: «Хочешь, Рэнди?», и «да» - это тот минимум, что Рэнди может выдавить из себя. «Да» выходит каким-то измученно-отчаянным, и Гейлу недостаточно этого жалкого «да». Он настаивает с нездоровым любопытством в зелёных глазах: «Хочешь сделать это со мной?». Новое «да» Рэнди, уже чуточку раздражённое. Но и этого мало. «Как сильно ты этого хочешь, Рэнди?», и будь он проклят, Рэнди чувствует, что покрывается испариной, он возбуждён и распален до предела, но всё ещё может контролировать ситуацию. Палец снова начинает скользить внутрь-наружу, отвоёвывая потерянные позиции. Рэнди тянется за поцелуем. «Сильно», - шепчет на ухо. – «Очень сильно, Гейл». Они вновь накидываются друг на друга с ласками.
- Ты об этом мечтал, Рэнди? - Гейл старается избегать его взгляда, но в конце всё-таки смотрит. Рэнди едва сдерживается, чтобы не кончить.
- Гейл, все геи, которые тебя видели, мечтают об этом. - И, видимо, это та самая фраза, потому что Гейл соглашается: «Договорились», но с одним условием «сделай всё хорошо, потому что потом будет твоя очередь». Рэнди сглатывает, пытается думать о женщинах и прочих неприятных вещах, только бы не кончить прямо в тот самый миг. Гейл издаёт полустон-полувздох, насаживаясь на пальцы ещё глубже - «научи меня» - и перед этим уже никто не смог бы устоять.
Так что он начинает действовать.
Рэнди имеет Гейла Харольда у себя на кровати, в своём доме, лицом вниз, прижимает к простыням, бесконечно долго, а Гейл стонет и тяжело дышит, сопротивляется, покоряется и наконец начинает подмахивать так неистово, что уже не понятно, кто кого трахает. И это самая сексуальная вещь, которая только могла произойти на Земле и близлежащих планетах. И в этот раз Рэнди уверен, что умрёт и уже никогда не воскреснет.
Но он, конечно, возвращается к жизни.
Когда всё кончено Гейл говорит «ни фига себе», а потом «теперь твоя очередь». В конце концов, как тут не воскреснуть, когда самый ужасный натурал всех времён и народов, заявляет, что хочет тебя здесь и сейчас, закинув твои ноги себе на плечи. Рэнди тут же вспоминает пилотную серию, понимает, что ещё не готов, и начинает было протестовать: «Гейл, не так…», но ответное «ш-ш-ш» кажется достаточно убедительным, а «так это меня особенно заводит» не оставляет ему никаких шансов на отступление. А последующее «скажи, как у меня получается» звучит явным вызовом. Рэнди подумывает о какой-нибудь колкости, но следующие десять минут способен лишь на «так, да, так, так, ТАК». Какое уж тут чувство собственного достоинства, это ночь полна безумия, влажных тел, близости в самом естественном и неприкрытом её виде, грязи в самом прекрасном её проявлении. О да, кому нужно это достоинство, когда взамен предлагают часы такого секса, какого у Рэнди не было с тех пор, как минули его восемнадцать лет.
Он всегда думал, что если тебе нужен третий оргазм, это значит только то, что предыдущие два не слишком удались. И вот прямо сейчас он пытается прийти в себя после третьего и чувствует язык Гейла на внутренней поверхности бедра, мазок волос, а затем снова язык, и тут он понимает, что если от предыдущих трёх раз он всё-таки смог оправиться, то нужно попробовать и четвёртый.
Когда Гейл наконец готов заснуть, он бормочет: «Мне понравилось, завтра ещё», и вот из-за этого Рэнди не может сомкнуть глаз всю ночь. «Ненавижу тебя», - ворчит он, и слышит в ответ «м-м-м» Гейла, который уже не способен издать ни одного связного звука.
Спасибо, провидение, - думает Рэнди в темноте, – за то, что не позволило нам заняться сексом в Канаде, потом я бы просто не смог сосредоточиться на съёмочной площадке.
Приятно думать, что провидение знает, что делает. Вдруг это так? Хотя после переизбрания Буша в это сложно поверить.

Гейл и «ну ты знаешь». .

Когда Рэнди просыпается следующим утром, то из ванной доносится глухой, чуть вибрирующий звук льющейся воды. Находясь ещё на грани сна и бодрствования, он не сразу понимает, что это. Приоткрыв один глаз и боясь, что Гейл не захочет смотреть ему в лицо, остаётся лежать, ожидая, что будет дальше. Вскоре звук воды прекращается, и Гейл входит в комнату. Бородки у него уже нет.
- Я похож на агента ФБР?
На нём ничего нет кроме полотенца. И похож он много на кого. И любой из этих образов неприличен до безобразия.
- Понятия не имею, ни с одним не знаком. Но вот если бы меня должны были арестовать…
Гей драматически морщит лоб, хватается за гладковыбритый подбородок и притворяется, что глубоко задумался. Говорит: «Я мог бы арестовать тебя за многое, но, к сожалению, всё это легально в этом штате». Потом они оба замолкают. Рэнди лежит, прикрывшись простынёй, а Гейл стоит напротив, чисто выбритый и как всегда таинственный. Рэнди может только догадываться, о чём он думает в этот момент. Он бы и рад сказать что-нибудь, да только, если и есть где-то протокол для подобных ситуаций, никто не удосужился его с ним ознакомить. Так что, возможно впервые в жизни, он говорит не то, что предполагает ситуация, а, наплевав на все инструкции, выдаёт то, что первым приходит на ум.
- А знаешь, ты потрясающе выглядишь в этом полотенце.
Гейл не привык получать подобные комплименты, зато он отлично умеет флиртовать, стервец. Поэтому он просовывает большой палец под полотенце, намекая на возможность скинуть его, «а без полотенца?». Ответ отлично известен. Вот она отличная возможность для Рэнди Харрисона, фаната Фокса Малдера, которого он в душе всегда мечтал заполучить, пусть никогда в этом и не признается.
- Иди сюда, агент ФБР.
И Гейл, вот ведь неожиданность, идёт

Гейл Харольд – худший оратор в мире..

Он говорит ему это тем самым утром или днём, а, может, и позже. В кровати. «Как натурал ты потерпел полное поражение, Гейл», а Гейл пускается в одно из своих бессвязных рассуждений на тему, что «натурал» - это не более чем ярлык и, «ну ты знаешь» , это не обязательно то, чем ты являешься, это то, что о тебе думают другие. А потом он рассказывает о том, что ему нравится в женщинах и о том, как он по нему скучал и «устал по тебе скучать, Рэнди» , и ещё больше «ну ты знаешь». Так что в какой-то момент Рэнди окончательно теряет нить этого монолога, но ему плевать, потому что в компании Гейла он готов потеряться где и в чём угодно.

О, Гейл..

Два дня спустя ему нужно уезжать и возвращаться к нормальной жизни. Поэтому через два дня он уезжает и возвращается к нормальной жизни. Он уходит таким, каким пришёл, только без бороды и, по его собственным словам, «как следует оттраханым». Он не любит прощаться, так что просто говорит: «Я не хочу прощаться», а Рэнди отвечает: «Я тоже» и они долго смотрят друг на друга.
- Это ещё хуже, чем прощаться, Рэн.
- Ага, - соглашается он, потому что это действительно так.
Дорожная сумка валяется в ногах, а они обнимаются на пороге. Пальцы Гейла на его затылке, а Рэнди цепляется за футболку. У прощального поцелуя ужасный привкус, как у всех прощальных поцелуев, но он долог и влажен и залечивает все раны, кроме тех, что открыты и кровоточат, но плевать, потому что это раны от того, что ты приобретаешь и теряешь, и они много лучше ран от того, что ты никогда не познал.
- Я приеду посмотреть на то, что ты там делаешь в театре. Когда устану по тебе скучать, - это его последние слова.
Гейл уходит таким, каким пришёл. Странным до чёртиков. Но мобильный у него включён.

Я Гейл, а ты нет.

Это ребячество, но полчаса спустя он набирает номер и плевать на последствия.
- Питер?
- Рэнди!
Он не даёт ему времени даже на то чтобы сказать «Да здравствует Барбара Стрейзенд!»
- В этот раз мы это сделали без носков.
Слышит «Да ты чт…» и бросает трубку.
Днями напролёт он смотрит чешское телевидение, а когда находит в ванной чужой волосок, то улыбается. Он мог бы потратить всю оставшуюся жизнь на разгадку тайны Гейла, но в конце он, скорее всего, остался бы с горстью разрозненных деталей. Абсурдных по одиночке, но драгоценных в своём единстве.

Fin




(1) В 2006 г вице-президент США Дик Чейни по неосторожности выстрелил с близкого расстояния в своего компаньона по охоте.
(2) Популярный соус итальянской кухни на основе оливкового масла, базилика и сыра. Обычно песто продаётся в маленьких баночках и имеет специфический зелёный цвет.
(3) Популярная по всему миру марка начос
(4) Бродвейский мюзикл про времена и жизнь Вольфганга Амадея Моцарта.
(5) Оф Бродвей и оф-оф Бродвей - экспериментальные театры, удалённые от Бродвея, часто ставящие пьесы неизвестных авторов.
(6) Deadwoo. (2004 - 2006) Сериал о жизни Дикого Запада . Гейл играет Уайта Эрпа.
(7) Vanished/ Пропавшая. Сериал 2006 г.
(8) Игра, суть которой заключается в том, чтобы по нарисованному фрагменту, догадаться, что загадала команда противника.

 Отправлено: 29.07.09 01:58. Заголовок: Большое спасибо за п..

Большое спасибо за перевод такого офигительного фика!!! Мне очень нравится, как автор описывает героев, именно такими я их себе и представляю, все продуманные Рэнди схемы поведения, и как одним своим присутствием Гейл эти схемы рушит. Мне так обидно, что я не знаю языка оригинала (вроде это испанский?), а ведь автор ещё про J2 фики пишет, а я не могу их прочитать :(

 Отправлено: 15.08.09 00:59. Заголовок: Потрясающе!!! Спасиб..

Потрясающе!!!
Спасибо!

 Отправлено: 16.11.10 21:40. Заголовок: цепляет ...где -то н..

цепляет ...где -то на уровне вздоха.потрясающе.Жаль,что маловато.

 Отправлено: 23.11.10 21:40. Заголовок: ..где -то на уровне ..

..где -то на уровне вздоха.эти слова из стихотворения одного человека,Ники.И спасибо ей за них.

 Отправлено: 20.09.12 11:51. Заголовок: осталось послевкусие..

осталось послевкусие-будто должно быть продолжение.