Форум

Голубоглазый подонок.
Ты тонул в этих глазах, мечтая чтобы каждый раз стал последний. Но всякий раз манящая небесная голубизна превращалась в прозрачную синеву льда, замораживающую все внутри. И в тебя вползал страх. Страх, никогда больше не окунуться в этот холодный океан.
Бессердечная тварь.
Эти нежные руки и теплое дыхание. Он душили тебя и мешали двигаться, заковывая в такой желанный плен боли. Боли от того, что это когда-нибудь закончится.
Бесчувственный ублюдок.
Ему всегда было плевать на твои чувства, будь то вина или благоговение перед ним. Ты считал его Богом. А он тебя грязью. Никем. Дополнением к его шикарной жизни. Доказательством его безграничной самодостаточности. Ему можно все. ВСЕ! Даже ты в его власти. Полностью и беспрекословно. Окончательно и бесповоротно увязший в нем по самые уши. Без надежды на спасение. На избавление.
Два или три раза ты видел в его глазах что-то настоящее. Не напускное. Не лицедейское. В первый раз сочувствие. Во второй - понимание. В третий - одобрение. И каждый раз ты готов был поклясться, что действительно видел это в безразличных родных глазах. Но потом эта уверенность таяла. Вяла вместе с надеждами и мечтами. Растворялась в этих цепких, но отстраненных объятьях.
Слова, насмешливые и презрительные, глубоко врезались в искалеченное, истерзанное сердце, оставляя глубоки равные раны, ноющие и истекающие кровью.
- Можешь идти.
И этот небрежный жест, заставляющий подхватить разбросанные вещи и бежать. Бежать куда глядят глаза, подальше, туда, где безопасно, туда, где никто не найдет, туда, где никто не спросит.
Хотя иногда ты был даже рад отсутствия неловких пауз. Легкости, с которой он выставлял тебя за дверь. Готовности, с которой принимал тебя снова и снова. И было даже спокойнее дышать в темноте после его взглядом, в липком холоде после его прикосновении, в проглатывающей все пустоте после его слов. Все это доставляло какое-то мазохистское удовольствие. И жалость.
Порывистые тихие всхлипы, заглушаемые шумом воды. И кому какое дело что тебе давно за 30. И какое дело ему, что ты влюблен как 16-летний мальчишка.
И одна молитва, лежа на смятых от бессонницы простынях. Только бы не так страшно. Не так больно. Не так сладко.
Он Бог. Он твое все. Ты молишься за него, на него и для него. И кому какое дело что он вытирает ноги о твою любовь. Тебе ведь это совсем не важно? Ты ведь это переживешь? Ведь гораздо хуже тебе будет, если он будет иногда звонить с другого конца мира и сладким голосом спрашивать как у тебя дела. Гораздо больнее будет видеть его раз в год на рождество. Гораздо страшнее будет засыпать в пустом доме, и просыпаться не для него...