Форум

Он появился в команде неуверенным ребенком, а ушел из нее самовлюбленным ублюдком, переболевшим звездной болезнью. Я не могу с уверенностью сказать, какой Кержаков мне нравился больше. С другой стороны, я не могу сказать, что он мне вообще как-либо нравился.
Красивый, бесспорно. Достаточно умный и достаточно циничный – это, впрочем, пришло со временем. С Шавой они не сошлись характерами с первого же дня, а мы с ним притирались друг к другу достаточно долго; не могу сказать, что притерлись до конца.
С его приходом (хорошо, возьмем за точку отсчета матч, в котором он впервые забил) команда разделилась на две четкие части – те, кто Кержакову завидует и те, кто им восхищается. Правда, была и третья часть – я и Аршавин. Я не могу определиться и сейчас, а Андрей...
Несмотря на свою молодость, Андрей был командным лидером. Своеобразным талисманом. Лицом команды. На поле он чувствовал себя настолько комфортно, что я не мог понять, что же он делает дома, и как же он может просто ходить. Он бегал, бегал быстрее ветра, наперегонки с ним и обгоняя его. Футболки постоянно липли к его телу, влюбляясь в него с первых же мгновений бега, и мне становилось ясно, почему у Шавы было так много поклонниц. Он был ужасающе асексуальным, и в то же время страшно желанным.
Он был взбитыми сливками на черством пироге команды, лакомым кусочком, из-за которого мы все еще существовали.
Футболки Андрея – первые дни я уверял себя, что дело только в них. Ну и в его теле, конечно. Глазах и улыбке. Пальцах. Тут я краснел. Футболки. Только футболки.
Игроки «Зенита» испокон веков были тощими. Занятия спортом, проблемы с питанием, много разных мелочей. Я, спешу заметить, - не был. У меня конституция такая. А еще я, в отличие от остальных, отличаюсь хорошим вкусом в отношении одежды. У вратарской формы, опять же, покрой другой. Короче говоря, я не тощий. И Андрей не тощий. Потому что поесть любит.
Мама Андрея – ну, к слову пришлось – чудесно готовит. Так чудесно, что не получай я нормальную зарплату, и не будь приличным человеком, питался бы у нее. А потом тоже бегал, обтянутый тканью футболки. Это все лирика. Просто у Андрея есть причины нормально питаться, и вся команда ему завидует. Я-то вижу.
Но дело не в этом, я уже давно отошел от темы. Я, кажется, говорил о Кержакове? Кержаков тоже не тощий. Он какой-то накачанный. И дико обаятельный. Нельзя таким быть. Зашкаливает за рамки допустимых норм.
Проблема была в том, что Аршавин не принимал других лидеров, кроме себя. А Кержаков на меньшее не был согласен.
Тогда они начали соревноваться. Кто забьет больше мячей, кто сделает больше голевых передач, кто дольше удержится на поле, кто громче всех будет возмущаться действиями арбитра и кто заработает больше всех желтых карточек. Это было идиотизмом, от начала и до конца.
Они выкладывались полностью, работали на пределе возможностей. Сверлили друг друга взглядами и забивали один за другим голы. Они спали вместе, для всех было загадкой, кто же был сверху.
А потом вдруг оказалось, что они у нас «золотые мальчики». Самая сработавшаяся часть команды. Сашка забил сотый гол, Шава сделал сотую передачу. И притерлись, привыкли друг к другу. Работали слаженно.
А в конце снова наступило «потом», и Кержакова пригласили играть в «Севилью». Никто старался не подавать виду, как не хватает на поле этого сгустка энергии с обжигающе-искренней улыбкой.
Сначала он перестал играть. А потом его перестали выпускать на поле.
Он весь горел предвкушением Испании, а когда возвращался в реальный мир, ужасно скучал и разочаровывался в людях. Тут я вдруг вышел для него на первый план, и оказалось, что друзей-то у него и нет.
Мы проводили вечера вместе. Он пил шампанское, хвастаясь выученными испанскими словами, я спокойно пожимал плечами, опрокидывая в себя очередную чашку кофе. Потом однажды он замолчал, смерил меня одним из своих внимательных взглядов, улыбнулся безрассудно и прижался ко мне губами в чуточку нелепом поцелуе.
Я замер. Сашка устроился поудобнее (насколько это было возможно сделать, сидя на стуле), притянул меня к себе и продолжил целовать, уже увереннее. Может, он сошел с ума, а может, я просто невыносимо сексуален.
Его губы пахли шампанским и апельсинами, были очень горячими, почти обжигающими. Из-за алкоголя или (что вероятнее) из-за меня. Он целовал меня с закрытыми глазами, легкая щетина немного царапала мне кожу. Через пару секунд я обнаружил его руку под своей рубашкой, у меня все еще оставалось два выхода: уйти или остаться.
Я остался, конечно же, практически без промедления. И я был сверху.
От него пахло алкоголем, и меня это страшно заводило. Он был собран в движениях, вел себя уверенно, но взгляд выдавал степень опьянения – 12 баллов из 10. Он смотрел на меня так похотливо, так безумно, что я начал опасаться за свою жизнь. «Посмотри на меня, - шептал он. – Разве я не красив? Не отворачивайся, посмотри. Разрешаю потрогать. Здесь и тут. Оххх… Я готов продаться себе. Я тебе нужен? Нужен? Хорошо, за это отдамся бесплатно. Продамся. Поехали со мной в Испанию? Я...» Нет, я. Я останавливал поток бессмысленных фраз, раз за разом входя, вталкиваясь в него, заставляя его хрипеть. Я чувствовал над ним полную власть. А полная власть – это, разве, не прекрасно?
А однажды утром он уехал. В Испанию. Я кидал в чемодан его рубашки, пока сам Кержаков варил кофе и мурлыкал себе под нос что-то забавное, судя по коротким смешкам, прерывающим куплеты. Потом я помог ему загрузить все его чемоданы в машину, и он отвел меня в сторонку. «Спасибо» - сказал он очень тихо, еле-еле касаясь моей щеки рукой. Я в миллионный раз пожал плечами. Тогда Саша усмехнулся и поцеловал меня в щеку – просто так прикоснулся теплыми обветренными губами – и отдалился снова. «Я правда буду скучать. Честно» - он смотрел на меня так, как будто мы были влюблены. А мы не были (если я еще этого не написал) – это было, пожалуй, лучшим элементом наших встреч. «Ксюху береги» - вспомнил он о моей дочери, которую лично крестил пару лет назад. Я коротко кивнул, он тоже, как-то неуверенно.
Кержаков медленно пошел к машине, когда я его окликнул: «С Шавой-то попрощался?» - «Пару месяцев назад», - бросил он и рассмеялся натянуто.
Потом хлопнула дверь машины, и Александра Кержакова я больше не видел.
Мы перезванивались по праздникам, обменивались электронными письмами, но это ничего не меняло. Мы были изумительно чужими друг для друга. Общение прекратилось само собой.
Правда, однажды мы все-таки увиделись снова – только это был не Александр Кержаков, а Сашка Керж с ехидной усмешкой в пол-лица. От него веяло Испанией, скукой и морем. «Никакой игровой практики!» - заразительно смеялся он, обнимаясь с Аршавиным. «И никаких женщин,» - театрально вздыхал он, пожимая мне руку. Он перемигивался с Адвокаатом и знакомился с зенитовскими новичками. По многочисленным просьбам громко распевал испанские песни и обещал «не сейчас, вечером» пробежаться по полю Петровского голышом.
Это был наш Сашка Керж, переболевший звездной болезнью и переболевший Испанией. Он больше не грезил о европейских чемпионатах, он только выразительно цокал, пересматривая записи последних матчей – «как же вы тут без меня».
Из «Севильи» он привез загорелую свою кожу, выгоревшие волосы и горячие обветренные губы, которые так правильно целовать сухими летними питерскими вечерами. Правда, еще он смеялся и хвастался привезенными испанскими ругательствами, но это не для меня. Я просто пожимаю плечами в ответ.
Однажды мы увиделись снова – только это был не Александр Кержаков, а Сашка Керж с ехидной усмешкой в пол-лица. Завтра – он обещал, что обязательно сделает это завтра – он подписывает контракт на пару миллионов и возвращается в «Зенит».
Он очень извинялся, что оставлял нас на такой длительный срок.
Обещает исправиться.